Operanews.ru, 28.08.2011
Татьяна Белова
Верность мировой гармонии

Июльский подарок от Decca: Людвиг ван Бетховен. «Фиделио»
 

ина Стемме – Леонора, Йонас Кауфман – Флорестан, Фальк Штрукман – Пизарро, Кристоф Фишессер – Рокко, Рэйчел Харниш – Марцеллина, Кристоф Штрель – Жакино, Петер Маттеи – дон Фернандо. Дирижер Клаудио Аббадо. Arnold Schoenberg Chorus, Mahler Chamber Orchestra, Lucerne Festival Orchestra. Живая запись с фестиваля в Люцерне, август 2010.
Прослушать фрагменты и купить диск в магазине «CD в подарок»

То, что эта запись сделана во время представлений «Фиделио» на фестивале в Люцерне, а не в студии, на качестве звука не отражается вовсе. От «живого» исполнения пострадали только диалоги – для полуконцертного исполнения они были значительно сокращены и переписаны режиссером Татьяной Гюрбача, а при издании диска почти весь новодел оказался безжалостно вычищен, за исключением двух-трех фраз, слишком плотно вплетенных между фрагментами оригинального текста. Вместе с утраченными диалогами из записи ушли многие сюжетные подробности, однако «Фиделио» — не самая неизвестная в мировом репертуаре опера. Ее ставят (и записывают) много и разнообразно, и каждый новый диск призван не столько воскресить в ушах слушателей историю, сколько подарить особенное прочтение музыки.

Три года назад, после весьма неоднозначной постановки «Фиделио» в Парижской Опере, зрительские блоги пестрели вздохами: «Эх, записал бы эту оперу Аббадо, по его записям всегда можно получить представление о том, как опера должна звучать на самом деле». Мечта сбылась.

Клаудио Аббадо дает услышать «Фиделио» так, как, вероятно, слушали его в 1814 году — в одном ряду с «Танкредом» и «Итальянкой в Алжире», «Синьором Брускино» и «Шелковой лестницей». Опровергая миф о невокальности оперы Бетховена, маэстро Аббадо выводит в лидеры именно солистов, назначает голос главным солирующим инструментом, максимально облегчая звучание оркестра – точь-в-точь, как принято исполнять россиниевские партитуры.

При этом «Фиделио» «от Аббадо» – идеальное учебное пособие. В этом варианте в опере нет ни барочного отзвука (который так отчетлив в исполнении Николауса Арнонкура), ни обусловленных сценическим решением удивительных акцентов (которые заставляют задуматься о подводных течениях музыкальной драматургии Бетховена в записи Сильвена Камбрелена), зато внятна внутренняя структура каждого номера.

Нагляднее всего внутренний каркас оказывается в арии Флорестана. Три части – речитатив, медленная и быстрая – явно отделены друг от друга и связаны между собой более законами формы, предписавшей Бетховену эту композицию, нежели внутренним эмоциональным развитием. Не сравнивая Кауфмана с иными исполнителями, стоит сравнить его собственных Флорестанов: эта ария может звучать у него и манифестом бунтующего романтика, с вызовом бряцающего цепями, и воплем существа, доведенного до последней ступени отчаяния, тщетно ищущего в звуке собственного голоса хоть какой-то осязаемой опоры и связи с жизнью… Однако в совместной с Аббадо интерпретации Флорестан Кауфмана оказывается как бы чистой музыкальной сущностью, «сферической моделью в вакууме». Фирменное крещендо на Gott! – звук, разгорающийся среди тьмы, сам становится светом, но в нем нет ни вызова, ни страха, ни отчаяния, ни молитвенного призыва. При этом его нельзя назвать холодным и безэмоциональным: просто форма, отточенная до совершенства, вызывает не сострадание, а лишь почтительное восхищение. Так же совершенно, без экстатических прорывов в неведомое, исполняется и третья часть арии, Und spür’ ich nicht linde, и завершающая номер оркестровая постлюдия растворяет, медленно вбирает в себя этот свет, поглощая лучи постепенно, не ломая мелодическую линию.

Аббадо избегает резких драматических поворотов, внезапных «сломов» интонации. Такой подход тем удивительнее, что либретто изобилует емким словечком jetzt (что дословно означает «вот прямо сейчас»), и действие оперы развивается спонтанно, от одной непредсказуемой ситуации до другой. Но изначальное чувство гармонии мироустройства и музыки настолько сильно в этой записи, что оно царит над историей, и даже в самые напряженные моменты каждый уверен, что все будет хорошо. «Плохой конец заранее отброшен». На фоне тотального пессимизма, пронизывающего постановки «Фиделио» последних лет, подобная уверенность дирижера в неизбежности хэппи-энда дорогого стоит.

В отсутствие зримого сценического напряжения самыми интересными для восприятия на слух оказываются два дуэта, где драматический конфликт поддержан конфликтом сугубо музыкальным. В первом из них – Jetzt, Schätzchen, jetzt sind wir allein – в роли Жакино ожидаемо блеснул Кристоф Штрель, обаятельный тенор-компримарио из Цюриха. Во втором — Nur hurtig fort, nur frisch gegraben – в диалоге Рокко и Леоноры/Фиделио отчетливо слышны становятся их различные задачи, сюжет властно берет свое, не подчиняясь умиротворяющему влиянию Аббадо. Необыкновенно интересно наблюдать в этом дуэте, как Нина Стемме предстает то Фиделио (в репликах, обращенных к Рокко), то Леонорой (в репликах «про себя») – на протяжении всей оперы ей удается разделить две ипостаси своей героини, но нигде это не звучит столь наглядно, как в дуэте и следующем за ним терцете.

А вот дуэт Рокко и Пизарро – Jetzt, Alter, jetzt has es Eile! – неожиданно прозвучал дуэтом согласия, несмотря на предписанный текстом спор и яркие эмоциональные реакции. Возможно, дело в том, что Кристоф Фишессер представляет Рокко, не отягощенного рефлексией и нравственными проблемами, – его благородного тембра бас остается бесстрастен при любом повороте событий. А Фальк Штрукман в роли Пизарро звучит убедительным Оперным Злодеем, которому вообще не нужно думать, тем более – разрешать вопросы морали, и вопрос об убийстве, зачастую в спектаклях служащий поворотной точкой в развитии характеров, не акцентирован ни артистами, ни дирижером.

Вообще в жанровом определении «опера спасения и ужасов» Аббадо явно ближе «спасение». Самыми заразительными фрагментами его «Фиделио» становятся дуэты и ансамбли, где слушатель сопричастен не страданию, а ликованию. Лучезарный дуэт Леоноры и Флорестана O namenlose Freude! исполняется словно с чистого листа, их радость не омрачена перенесенными страданиями и преодоленными опасностями, она искрится и сверкает, и оркестр подхватывает переполняющую героев эмоцию, умножая ее и отражая многократно. Финальный хор Wer ein holdes Weib errungen кажется своеобразным послесловием к уже оконченной истории. Не Флорестан, Леонора и освобожденные заключенные исполняют заключительную «мораль», а освободившиеся от масок артисты, максимально отстраненные от всех сюжетных перипетий. И частная история о верной жене вырастает до вселенских масштабов, утверждая высшую гармонию мира.
Примечание редактора:






 
 
  www.jkaufmann.info back top